Потоки крови, изливающиеся из лифта. «Сияние» Стенли Кубрика. Останься в реальном мире, Элиз, сосредоточься. Вероник действительно пришла в ГЦОРВИ с кем-то повидаться. С кем-то, кто убил ее в лифте. Без шума. В лифте, которым воспользовалась Жюстина, чтобы спуститься к завтраку. Она не почувствовала теплового присутствия тела? Такого острого запаха крови? Забыла включить свой сенсорный детектор? Видение гримасничающей и растрепанной Жюстины, с ловкостью дровосека орудующей мясницким ножом. Да, кстати, а где орудие убийства?
Рядом со мной Иветт по-прежнему бормочет свои безответные «как» и «почему». Франсина Ачуель требует две упаковки аспирина и предлагает его всем подряд. Летицию усадили на диван, Иветт дает ей пососать кусочек сахара, кладет ей мокрую салфетку на лоб. Мадам Реймон вышла из кухни и чуть не упала в обморок. Она вцепилась в мое кресло и стонет: «О, Божмой, о, Божмой!». Сейчас я счастлива, что ничего не вижу. Что я слишком далеко, чтобы почуять запах смерти. Что не прикасаюсь к коченеющему телу, к ледяной коже. Что я жива и не испытывала к умершей нежности, от которой меня охватила бы непреодолимая грусть. Просто сострадание, положенное каждому умершему, каждому из нас, кто покидает ряды живущих и возвращается в небытие.
Шаги, сбивчивые объяснения, голоса нескольких мужчин. Лорье, Шнабель, Мерканти и другие.
Мерканти собирает нас в углу комнаты. Лорье руководит техническими работниками уголовного отдела, которые не могут удержаться, чтобы не обменяться замечаниями. Четыре насильственных смерти за такой короткий промежуток времени в этом тихом местечке не могут не вызвать шока. Воспользовавшись тем, что Шнабель углубился в беседу с Иветт, я выезжаю вперед, чтобы лучше слышать.
— Мне нужна полная экспертиза, — говорит Лорье. — А, доктор! Увы, мы тут вам снова нашли работенку.
— Да, вижу. Боже правый, этому должен быть положен конец! Кто эта девушка?
— Вероник Ганс, одна из лыжных инструкторш.
— Ах да, я узнаю ее, она занималась с моим внуком. Слушайте, это же мясник какой-то! Начиная с малышки Овар, и теперь тут… Впервые за тридцать лет вижу такое! Обычно приходится иметь дело со сломанными ногами, в крайнем случае — с переломами позвоночника или с дорожными авариями, и эти аварии — зрелище малоприятное, но это же просто отвратительно! Можете посветить получше? Спасибо.
— Как давно она умерла?
— Тело еще теплое. Полчаса? Час от силы. Видите края раны, вот тут?
— Да. Очень неровные.
— Именно. И такие же следы с другой стороны. Это любопытно. Вы нашли орудие?
— Пока нет.
Доктор молча углубляется в работу. Кто-то толкает меня, молодой голос произносит: «Мне нехорошо… » И кого-то рвет прямо возле меня.
— Черт возьми, Морель, аккуратнее! — замечает Мерканти.
— Простите, бригадир, — извиняется тот, кого назвали Морелем.
— Я склоняюсь в пользу инструмента с двойным лезвием, типа кустореза, — говорит в это время доктор.
— Простите? — переспрашивает Лорье.
— Плоть не распилена, а искромсана, так что я склоняюсь в пользу кустореза или ножниц по металлу, словом, какого-то крупного инструмента, из тех, которыми пользуются, чтобы срезать замки, перерезать металлические прутья и так далее.
— Это трудно спрятать под одеждой.
— Не труднее, чем пилу. Да к тому же под дутой курткой…
Все та же песня. Совсем рядом со мной жужжит муха.
— Не давайте ей сесть на жертву, это ужасно, — лепечет Морель.
— Она просто занята своим делом, — отвечает доктор. — В любом случае, через сорок восемь часов тело уже будет во власти червей.
— Вы действительно считаете, что кто-то вошел в лифт одновременно с жертвой, вынул из-под куртки кусторез, зажал ее шею между лезвиями и — крак! — сжимал их, пока голова не отделилась от шеи? — недоверчиво спрашивает Лорье.
— Посмотрим, что вам скажут в лаборатории.
— И она не кричала?
— Может быть, перед этим ее оглушили. Исследование покажет.
Шум шагов.
— Судя по всему, никто ничего не знает, никто ничего не слышал, как обычно, — тихо говорит Мерканти.
— Она действительно вошла в дом. Кто-то или ждал ее здесь, или шел за ней. Вы уверены, что после мадам Ломбар никто не пользовался лифтом?
— Судя по собранным нами свидетельствам, никто. Шнабель, проверявший, не прячется ли где-нибудь Вероник Ганс, поднимался и спускался по лестнице.
— А если она была там, в кабине лифта? В котором точно часу спустилась мадам Ломбар?
— В девять шестнадцать, по словам медбрата, который утверждает, что в этом время посмотрел на часы, — уточняет Мерканти.
— Он смотрит на часы каждый раз, когда открываются двери лифта? — ворчит Лорье. — А кто спускался перед ней?
— Клара Ринальди, Эмили Доменг и Кристиан Леруа — в восемь сорок вместе с медбратом. Мадам Ольцински, мадемуазель Андриоли и мадемуазель Кастелли — примерно в восемь пятьдесят.
— А где Кинсей?
— Он спустился раньше, примерно в восемь пятнадцать.
— Но его не было за завтраком? — спрашивает Лорье таким тоном, словно хочет сказать: «Но у него на руках была кровь».
— Он вышел погулять. Ему не хотелось есть. Проблемы с желудком, — отвечает Мерканти.
— Так-так, — бормочет Лорье.
— Хм, простите, шеф, но…
Он что-то шепчет. Потом кто-то берется за мое кресло и везет меня к остальным. Черт! С чего это он проявляет такое рвение? Ну вот, я ничего не слышу. К тому же вокруг все говорят одновременно. Пытаюсь сосредоточиться. У убийцы было примерно полчаса с момента, как спустились мы, до того, как Жюстина воспользовалась лифтом в обществе трупа Вероник Ганс. Отсутствовал ли кто-то за завтраком? Откуда я могу это знать? А Леонар? Странное отсутствие. Еще один вопрос: почему Вероник Ганс поехала на лифте? У нее была назначена встреча где-то на верхних этажах?