Снежная смерть - Страница 39

В первый день моего пребывания здесь Ян в буквальном смысле слова свалился на меня. Случайная встреча? (Ну вот, еще один вопросительный знак. Со мной производители вопросительных знаков стали бы миллиардерами. Для равновесия постараюсь ставить побольше знаков восклицательных). А если Ян нарочно спровоцировал эту встречу!!! (Пиф-паф, сразу три.)

А вот кое-что похуже: что, если убрать точку, как в латинских надписях? Смогут ли эти типы ясно мыслить без знаков препинания? Боже мой, я, кажется, брежу. Синаптическое короткое замыкание. Скорее, пожарники, Элиз горит, скорее, пожарники, Элиз вот-вот сгорит. Элиз, как это слово похоже на эллипс. Замкнутая кривая мерзости. Знаю, Психоаналитик, я не должна так принижать себя.

Я достойна уважения не меньше, чем любой другой человек. Я должна любить себя. Тут ты прав, старик, потому что если я не буду любить себя, то кто же будет.

— Бедная сучка, — подтверждает мой Психоаналитик слащавым голосом.

Что?!

— Бедная маленькая сучка, как же тебе будет плохо!

Великий Боже! Он здесь!

Вор там, снаружи, за окном, скорее, смотрите, шевелитесь! Я быстро отъезжаю назад, врезаюсь в стол, ай, что-то вонзилось мне в плечо, это жжет, очень сильно, как бывает, если наступить на гвоздь, а-а-а, еще, прямо в живот, поднять руку, защитить сердце, а-а-а, в запястье, да что же это… а-а-а-а, моя щека, о, мне действительно больно, в мою щеку воткнулось что-то большое и твердое, это режет мне десну, словно скальпелем, назад, назад, этот чертов стол меня не пускает, по моим губам что-то течет.

— Вам не кажется, что пахнет кровью?

Жюстина!

— Кровью? — спрашивает Иветт.

Мои глаза, прикрыть глаза, вдруг когда-нибудь…

— Элиз, все в порядке? О, нет! Нет!

Суета. Опять рука, прямо в кость, это вибрирует. Я хочу стиснуть зубы, мысленно я слышу, как кричу от боли.

— Окно! Отойдите от окна, Жюстина!

— Где окно? — спрашивает Жюстина.

— О, моя бедняжка, моя дорогая бедняжка! — причитает Иветт, толкая меня.

Она тянет за то, что воткнулось в мою плоть. Болезненные сотрясения, глубокие, обжигающие.

— Юго! Мартина!

— Черт! Да что же… — восклицает Юго.

— Кто-то обстрелял Элиз дротиками! — кричит Иветт. — Вот, через окно!

Топот.

— Мартина, нужны повязки, спирт, — продолжает Иветт изменившимся голосом. — Ничего, вроде не очень глубоко.

Может быть, но мне очень больно. Особенно болит щека. Рот наполнился горьким вкусом крови. Я кое-как вытираюсь, Иветт умоляет меня держаться спокойно.

Вернувшийся Юго говорит, что никого не видел. Иное меня бы удивило. Меня протирают спиртом, вытирают кровь, текущую отовсюду, Жюстина задает вопросы, на которые никто не отвечает, я пребываю в шоке. Я сужу по тому, что дрожу и ничего не чувствую. Пустота. Ужасающее ложное спокойствие. У меня ощущение, будто слой ваты отделяет меня от остального мира. Тишина в тишине. Они говорят, мечутся. Элиз Андриоли, мишень в ирландском пабе! Какая ирония судьбы, после ирландской бомбы, превратившей мою жизнь в ничто. Или почти в ничто.

— Лорье в Дине, он вернется не раньше сегодняшнего вечера. К нам отправили Мерканти, — сообщает Франсина.

Мерканти приезжает почти сразу и задает точные вопросы по существу. Он говорит мне, что врач осмотрит меня и даст медицинское заключение. «Вам потребуется не меньше двух недель постельного режима…», — начинает он, потом вдруг замолкает и добавляет жалкое «э-э…». Быстро овладев собой, он спрашивает, почему не вмешалась собака. «Он был на улице с Летицией и Леонаром», — отвечает Иветт. «Месье де Кинсей, мадемуазель Кастелли, вы ничего не видели? — Нет, мы были с другой стороны, там, где холм, перед амбаром. Оттуда не видно ни балконную дверь, ни дорожку, — объясняет Летиция. — Мы забавлялись тем, что кидали Тентену палку». И этого тоже Вор предвидеть не мог. Если только он не наблюдает за домом. Может быть, он постоянно следит за нами в бинокль, спрятавшись в лесу. Я сжимаю кулак, от этого снова начинает болеть запястье.

Появившийся доктор ворчит, что он сыт по горло.

— Ну, давайте посмотрим… О-ля-ля, бедненькая моя! Ну, ничего, это не очень серьезно, я сделаю вам противостолбнячный укол на всякий случай, передайте мне сумку, спасибо, и еще укольчик для десны, нам инфекция ни к чему, рот — это всегда опасно, обстрелять калеку, ну, знаете, что за люди! Наверное, местные ребятишки, бездельничают на каникулах, ну вот, все готово, я пошел, простите, зайдете расплатиться со мной в кабинет.

9

Я лежу в постели, между коленей у меня — противопролежневый валик, спину подпирают подушки, на запястье — пузырь со льдом, на щеке — холодный компресс. Наверное, сейчас поздно. Не слышно ни звука. Ни пения птиц. Ни далеких гудков машин. Ничего. Только ветер слегка шумит в ветках. На завтра предсказывают сильные снегопады. Слышу через стенку, как храпит Иветт. Мне снилась Магали — она плакала, стоя босиком на снегу, потому что ей было холодно, а она не хотела надевать просторную белую ночную рубашку, которую протягивала ей Франсина Ачуель. Ее рыжие волосы сияли в ночи, а Летиция заставляла ее есть снег, говоря, что это волшебный напиток; она отбивалась, она задыхалась, она отплевывалась от снега, она была переполнена снегом, она тонула в снегу, и я, проснувшись, видела перед собой ее вращающиеся, полные ужаса глаза.

Я вспотела. Слишком жарко. И одеяло весит целую тонну. Меня как будто похоронили заживо. И почему мне так нравилось читать «Падение дома Ашеров»? О! Сесть, просто откинуть одеяло и сесть.

Взбить подушку. Нагнуться, чтобы взять книжку. Читать. О, читать! Переворачивать страницы. Вдыхать запах страниц. Читать быстро, бездумно, зная наверняка, что сможешь читать столько, сколько захочешь, когда захочешь. Читать.