— Так, учитывая, что вы сидите в кресле и ваша макушка находится в… Шнабель, сантиметр!… В метре тридцати двух сантиметрах от пола, значит, рот человека расположен приблизительно… Шнабель!… две трети лица, так, следовательно, рост человека примерно метр семьдесят два.
— Да вроде вас, — замечает Франсина. — Кому еще чаю?
Я начинаю представлять милую Франсину в виде огромного говорящего самовара. Лорье отказался довольно… ну, скажем, довольно нетерпеливо и убежал составлять отчет, оставив нас под охраной Шнабеля, за которым, в свою очередь, присматривает Иветт.
Метр семьдесят два. По словам Летиции, Ян выше метра восьмидесяти. Ох! Ну, почему я так упорно подозреваю беднягу Яна? Он не был знаком со мной до моего приезда, он не мог прислать мне тот факс накануне отъезда!
Накануне моего отъезда. Ну да, Вор связывался со мной. Значит, он не мог оказаться в Кастене одновременно со мной по простому совпадению. Стало быть, он следил за мной или знал о моем приезде. От кого? Ответ: в курсе был только мой дядя. Новая теория: Вор живет где-то здесь. Это психопат, он на мне зациклился. От дяди он случайно узнал, что я проведу здесь какое-то время. И пришел, чтобы напасть на меня. И убил одну за другой бомжиху и крестницу моего дяди.
Отсюда гипотеза: может быть, кто-то имеет зуб на дядю? Крестницу убили, племянницу пытаются убить… Какой-то житель Кастена, тайно ненавидящий дядю? Но зачем, в таком случае, убивать Марион Эннекен? Чтобы запутать следствие? Может быть, я нащупала что-то важное.
— Утром я нарисовала ваш портрет.
Я задумалась, голос Жюстины заставляет меня вздрогнуть. Мой портрет?
— Невероятно, так хорошо! — говорит Летиция и тут же спохватывается: — О, простите, я не имела в виду…
— Неважно, — перебивает ее Жюстина.
Блокнот: «Как вы это делаете?»
— Я руководствуюсь красками, — отвечает она после того, как Летиция читает ей мой вопрос. — Их текстурой на моей коже. Я рисую пальцами. Вот поэтому я так часто трогаю людей. Чтобы ощутить их материальную конфигурацию.
Говоря это, она касается моего подбородка, висков, бровей. Мне кажется, что меня задевает воронье крыло.
— Не бойтесь меня, — говорит Жюстина красивым низким голосом, — я не ведьма.
Я пытаюсь захихикать, чтобы показать, что совершенно не боюсь ведьм, а Летиция шепчет мне на ухо:
— Хотите в туалет?
Мотаю головой. Если по моему лицу нельзя понять, что оно выражает — скепсис или желание помочиться, значит, не стоит и пытаться продолжать общение.
— А, вот вы где, Жюстина! Я вас искал. Время ваших занятий, — в нашу маленькую группку вторгается Ян. От него пахнет снегом, свежевымытыми волосами и табаком.
— Жюстина впервые встанет на лыжи! — объясняет Летиция. — Пошли, посмотрим?
Иветт немножко раздосадована: она как раз добивает Франсину, но Летиция не может толкать мое кресло — она сама передвигается на ходунках.
И вот мы на заснеженной улице. Тентен семенит рядом со мной, время от времени ласково тычется головой мне в ляжки. Иветт с силой, совсем не по-дружески, натягивает мне на голову вязаную шапку.
— Занятия лыжами! — бормочет она. — То-то наглядимся. Бедная женщина себе все лицо разобьет…
— Да нет же, смотрите!
Летиция склоняется ко мне:
— Ян держит ее за талию, он спустится вместе с ней. Это чтобы она почувствовала скольжение, вы не представляете, как это чудесно — скользить!
Я снова представляю себя, скользящую к краю террасы.
— Почувствовала, почувствовала… все-таки это не очень прилично, — ворчит Иветт, превратившаяся под влиянием высокогорья, сельской жизни и страсти к игре в хмурую дуэнью.
Холодно. Несколько снежинок опускаются мне на щеки и тают. Трещат ветки.
— За то время, пока они пешком поднимутся на холм, мы окоченеем, — бормочет Иветт.
— Ой, белка! — вскрикивает Летиция.
Я представляю себе пушистый хвост, скачущий под деревьями. Тентен издает неуверенное «буф». Бежать за этой мохнатой зверюшкой или не бежать? Я треплю его по голове, он садится.
— Пошли! — говорит Ян где-то очень высоко над нашими головами.
Шелест лыж. Я старательно наблюдаю за зрелищем, которое не могу увидеть. Смех Жюстины. Грудной, словно сыпется жемчуг, очень женственный. Жюстина в могучих руках Яна. Шнабель и Иветт пыхтят в хлеву. Милая Франсина, затянутая в черную кожу, с хлыстом в руке, наблюдает за ласками Мартины и Юго. Ох-ох, неизбежный приступ либидо, а Тони рядом нет!
— Ну, вот и все!
— Супер! — говорит Летиция. — Вы даже не упали!
— Ян — замечательный учитель, — признает Жюстина. — Я почти поверила, что катаюсь на лыжах!
— Может быть, пора домой, уже по-настоящему холодно, — бормочет Иветт.
— А вы, Иветт, не хотите попробовать? Небольшая разминка — и я вас запускаю на трассу для мастеров!
— Ян, милый мой, да по вашей трассе впору малышам на санках кататься!
— Вы хотите сказать, что владеете горными лыжами? — с насмешкой спрашивает Ян.
— Есть немного, сынок! Мой отец был почтальоном.
Удивленное молчание.
— В горах, в Юра. Я все детство за ним бегала, помогала разносить почту на окрестные фермы. Мы не на машине ездили.
— Вот как! Экая вы скрытная!
И экая лгунья! Ее отец был начальником почтового отделения, что-то я плохо себе представляю, чтобы он бежал через лес, с сумкой через плечо и с Иветт на прицепе.
— … показать? — говорит Ян, по-прежнему поддерживая Жюстину за талию.
Летиция напевает. Тентен сопит, я слушаю, не вслушиваясь, меня приятно убаюкивает скольжение колес по свежему снегу.
Вечер у огня. Я медленно потягиваю коньяк, предложенный мне Яном после еды. Летиция играет Шопена на цифровом пианино. Жюстина, растянувшись на ковре, делает упражнения для релаксации. Франсина и Иветт: сражение в карты. Магали, Кристиан и другие устроились в игровой комнате и смотрят телефильм о «различиях» (на выбор: классовых, половых, идеологических, по росту…).