Меня укутывают, нервные поиски кошелька, ключей, очков Иветт, все в порядке, все на месте, можно идти.
По некоему молчаливому соглашению никто не упоминает о вчерашних событиях. Мое кресло, подскакивая, едет по дорожке, направляемое твердыми руками Яна, который комментирует происходящее вокруг. Проехала снегоуборочная машина. Перед нами тащится грузовик с солью для дороги. Девочка поскользнулась на льду. Подвесную дорогу остановили, потому что подросток прицепился к кабинке. Перед заправкой длиннющий хвост: выдача бензина ограничена, дорожные рабочие попрежнему блокируют шоссе, по которому идет снабжение юго-восточных областей. Иветт зашла в булочную. Ему самому надо купить марки… и вдруг тишина.
Ау, Ян! Ты превратился в снежную бабу? Не успеваю я задать себе этот вопрос, как что-то горячее и мокрое прижимается к моей щеке. Язык. Не могу поверить, чтобы Ян… Язык лижет мой нос, я чувствую прикосновение шерсти и запах дыхания собаки — увы, не самый приятный. Все объясняется. Это мой приятель Тентен. И, полагаю, Ян раскланивается с его хозяйкой. Угадала, теперь до меня долетает аромат «L'Air du temps».
— Элиз, это Соня, — произносит Ян таким тоном, словно извещает: «это китайская императрица». — Соня Овар, из «Мунволка».
— Мне кажется, что Тентен вас очень любит, — говорит Соня своим мягким печальным голосом.
— Элиз все любят! — добродушно заверяет Ян.
— Если ты ее любишь, ты должен сделать так, чтобы она уехала подальше отсюда, — отвечает Соня.
Обращение на «ты» показывает, что они знакомы куда ближе, чем пытались показать вчера.
— Увези ее, Ян, — продолжает она настойчивым тоном. — Ты знаешь, что здесь будут твориться жуткие вещи.
— Ты о чем?
— О безумии, о разрушении, о зле, вот о чем.
Я дрожу. Она говорит так убедительно, Ян, кажется, встревожился:
— Ты что-то знаешь?
— Тентен, пошли!
— Соня! Подожди! Ты не можешь наговорить такого, а потом взять и уйти. Соня!
Скрип удаляющихся шагов. Я остаюсь одна.
— Ну, а где же Ян? — спрашивает Иветт. — Забегу за газетами, — добавляет она. — Все в порядке? Вам не холодно?
Слева от меня тихое тявканье. Я нажимаю кнопку моего кресла и проезжаю метр или два в направлении звука. Голос Сони, тихий, сдержанный. Настойчивый голос Яна. Я продвигаюсь еще немного, моля небо, чтобы ни во что не врезаться.
— Отстань от меня, мне от тебя ничего не надо!
— Послушай…
— Ты знаешь, что если силы зла вырвались наружу, их ничто не остановит. Они уже в пути, Ян. Они уже нанесли удар, ведь так?
— Но…
— Нет, молчи. Ты еще не усвоил, что слова ничего не значат?
— Это глупо. Соня, доверься мне!
— Доверие — это непозволительная для меня роскошь. Пусти меня, я ухожу!
Голос Яна становится еще более настойчивым:
— Я хочу снова увидеть тебя.
— Может быть.
— Нет. Сегодня вечером.
— Сегодня вечером я работаю.
— После закрытия. Надо поговорить.
— Отпусти, ты мне делаешь больно!
— Договорились?
— Да. Тентен, пошли!
Я перевожу дыхание. Ян бормочет что-то непонятное. Потом:
— А, вот вы где! А Иветт?
Не дожидаясь ответа, он берется за кресло, и мы снова выезжаем на главную улицу.
Не претендуя на лавры Шерлока Холмса, я все же могу заключить из услышанного, что Соне что-то известно об убийстве в Антрево. Не следовало Яну отпускать ее. Даже если речь идет лишь о глупых подозрениях, надо, чтобы она поделилась ими с жандармами… У меня создается впечатление, что мы ведем себя, словно все случившееся — это сказки, словно на самом деле не погибла молодая женщина, словно мы с Иветт не съели по куску ее тела, словно убийца не разгуливает на свободе по Кастену. Может быть, мы пребываем в шоковом состоянии и поэтому отрицаем реальность происходящего? Или же просто мое ощущение действительности изменилось из-за того, что я вынуждена существовать, замкнутая в самой себе?
— Я купила «Нукс вомика», это улучшает пищеварение, — сообщает Иветт. — Ян, с вами все в порядке? У вас какой-то странный вид. Хотите немного «Нукса»?
— Нет, спасибо. Мы только что встретили Соню, и она показалась мне… очень … взволнованной.
— Молоденькая барменша?
Видимо, Ян кивнул, потому что Иветт продолжает:
— Молочница мне сказала, что она всегда была милой девочкой, но немножко… немножко легкомысленной, скажем так. По сути дела, иногда она зарабатывает своими прелестями. Это племянница старого Моро, неграмотного пастуха, который никогда не спускается с горных пастбищ. Он ее и воспитал. В жизни не поверишь, хорошенькая, модная девушка, и все такое… и выросшая на козьем молоке!
— Вы тут живете всего неделю, а я — всю жизнь, и вы уже столько знаете про всех жителей! — восклицает Ян.
— Уж не хотите ли вы сказать, что я — сплетница?
— Нет, конечно! Тонкий психолог, только и всего.
Пораженная Иветт дает сигнал к отправлению.
Чувствую, как снежинки падают мне на щеки, на лоб, наверное, я уже покрыта тонким слоем снега. Статуя сидящей женщины, конец двадцатого века. Итак, Соня занимается проституцией. Уж не общалась ли она с убийцей? Вдруг он — один из ее клиентов? Клиент, который запугал ее до такой степени, что она ничего не хочет рассказать. Или это ее дядя? Дикий пастух, который спускается с гор, чтобы распинать порочных женщин? Боже мой! Почему Ян отпустил ее?
Я роюсь под пледом, достаю блокнот с привязанной к нему ручкой и пишу: «Соня, должна поговорить с полицией!».
— И как, по-вашему, я смогу ее заставить? — мрачно огрызается он.
«Это не игрушки!»
— Да знаю я! Лорье показывал мне фотографии трупа, можете себе представить? Я чуть не облевал его фуражку.